В центре повествования оказывается неординарный специалист, чьи методы радикально отличаются от общепринятых канонов психологической помощи. Артём Стрелецкий отвергает традиционную модель долгосрочной терапии, построенную на эмпатии и постепенном анализе, считая её формой затянутого, дорогостоящего самообмана для клиента. Его философия, которую можно охарактеризовать как жёсткую шоковую терапию, строится на убеждении, что корень всех человеческих страданий – в фундаментальной нечестности с самим собой. Он видит свою миссию не в том, чтобы утешать и поддерживать, а в том, чтобы грубо, без церемоний, сорвать покровы с иллюзий и оправданий, которыми человек окружает свои проблемы. На сеансах он сознательно играет роль провокатора: подвергает клиентов унизительным насмешкам, жёстко оскорбляет, безжалостно обнажает их слабости и страхи, стремясь выбить почву из-под ног и заставить впервые за долгое время взглянуть на реальность без привычных фильтров. Эта рискованная тактика, граничащая с эмоциональным насилием, paradoxically, приносит ему успех и известность; поток клиентов, отчаявшихся после лет безуспешной классической терапии, не иссякает, а его репутация «последней инстанции» для самых сложных случаев только укрепляется. Однако эта опасная игра на грани человеческой психики неизбежно ведёт к трагической развязке. Система Артёма, построенная на разрушительном давлении и отрицании любой поддержки, оказывается фатальной ловушкой для одного из его пациентов. Человек, пришедший за помощью в состоянии глубокого кризиса, не выдерживает тотального натиска, грубого разрушения последних опор, пусть и иллюзорных. Самоубийство пациента становится точкой невозврата, жёстким и неоспоримым обвинением, обрушивающимся на всю философию Стрелецкого. Это событие ставит под сомнение не только эффективность, но и саму этичность его подхода, превращая его из успешного новатора в фигуру, несущую прямую ответственность за трагедию. Сюжет погружается в исследование последствий этого шока уже для самого психолога: его практика, построенная на абсолютной уверенности в своей правоте, рушится, а ему самому приходится столкнуться с мучительными вопросами. Был ли его метод в принципе жизнеспособным, но просто применённым не к тому человеку, или же он изначально был порочен, маскируя под лозунгами «истины» обычную жестокость и профессиональную некомпетентность? Трагедия заставляет его пересмотреть самые основы своего мировоззрения, поставив под сомнение всё, во что он так фанатично верил, и заглянуть в ту самую бездну отчаяния, в которую он, возможно, невольно толкнул своего пациента.